Апухтин Алексей Николаевич – биография. Алексей Николаевич Апухтин

(1840-1893) русский поэт

Алексей Николаевич Апухтин происходил из старинного дворянского «рода Опухтиных», был человеком высокообразованным, аристократом по рождению и по воспитанию. Он не чуждался и государственной службы, одно время даже служил в чине надворного советника в министерстве внутренних дел. Апухтин был хорошо знаком со многими политиками и общественными деятелями, но их связывали только светские отношения.

Апухтин был своим человеком в свете, любимцем и баловнем светских дам, но у него была и другая, сугубо потаенная жизнь, которая заключалась в его творчестве.

Он с раннего детства писал стихи и свое первое стихотворение опубликовал в 14 лет. Его поэтические произведения хорошо знали И. Тургенев и А. Фет. Они поддерживали молодого поэта и покровительствовали ему. Однако в 20 лет у Апухтина наступил творческий кризис. Поэт продолжал писать стихи, но не публиковал их. Этот перерыв продолжался целых 26 лет. И только в 1886 году, когда поэту исполнилось уже 46 лет, вышел его первый стихотворный сборник тиражом в три тысячи экземпляров, который моментально раскупили. Так Апухтин стал известным поэтом.

Светская жизнь не мешала ему много работать. Кроме стихов, он сочинял и прозу. Среди его литературного наследия остался бытовой роман из жизни Николая I, оригинальная по жанру повесть «Из архива графини Д. » и другие произведения.

Временами Апухтин испытывал приступы тоски и неудовлетворенности, и с годами эти чувства становились все острее. К тому же поэта угнетала болезнь, связанная с полнотой. Он старался иронизировать над своим состоянием, но в то же время стеснялся своей тучности. К тому же он был очень добрым, мягким человеком и умел сострадать другим.

Известный юрист А. Ф. Кони вспоминал, как однажды в компании, где был и Апухтин, он рассказал несколько историй из своей судебной практики и, в частности, про одну женщину с несчастной судьбой, привел еще разные статистические данные о самоубийствах обездоленных людей. Спустя какое-то время, когда они снова встретились с Апухтиным, тот напомнил Кони их разговор и сказал, что он начал писать поэму об этом.

В личной жизни Апухтин был одиноким человеком, что особенно заметно по его лирическим стихам, главными темами которых были любовь и разлука.

Особое чувство поэт испытывал к своей матери, Марии Андреевне, урожденной Желябужской. Он писал, что это была «женщина ума замечательного, одаренная теплым, симпатичным сердцем и самым тонким изящным вкусом. Ей. . . обязан я. . . порывами сердца высказывать свои ощущения».

До самой смерти матери их связывала теплая, нежная дружба. Понимая комплексы своего сына в связи с полнотой, мать, как умела, оберегала и защищала его чувства. Очевидно, он всю жизнь искал женщину, похожую на свою мать, но не нашел и так и оставался неженатым. Конечно, у него были увлечения. Апухтин посвятил целый цикл романсов Александре Панаевой-Карцовой, но эта влюбленность ничем серьезным не закончилась.

Он много занимался переводами и, в частности, обработал вольный перевод с французского текста, ставший знаменитым романсом «Пара гнедых», который сделал Донауров. Легкое перо Апухтина превратило незатейливый текст в настоящее произведение искусства.

Апухтин прожил недолго. Он скончался в 53 года, но оставил после себя значительное литературное наследие, которое сейчас открывается заново. Его романсы на музыку П. И. Чайковского, с которым Апухтин поддерживал самые дружеские отношения, пережили не одну эпоху и передаются из поколения в поколение, например, «Ночи безумные, ночи бессонные. . . », «Я ждал тебя. . . часы ползли уныло. . . », «День ли царит, тишина ли ночная». Их до сих пор любят и поют.

Биография

Апухтин, Алексей Николаевич, известный поэт. Родился 15 ноября 1840 или 1841 года (дата 1840 указана в авторитетной биографии Модеста Чайковского, приложенной к «Собранию сочинений А». Эту дату подтверждает пометка «15 ноября 1857», стоящая под стихотворением: «Сегодня мне минуло 17 лет». Но в собственноручной автобиографической заметке, присланной для «Литературного архива» автора настоящей статьи, А. сообщает, что он родился 15 ноября 1841 года), в Болхове, Орловской губернии, в старинной дворянской семье. По достатку и связям отец его, отставной майор, принадлежал к дворянству среднему. Мать очень баловала поразительно рано проявившего свои способности мальчика. Всеобщим баловнем А. остался и в училище правоведения, куда его отдали в 1852 году: на него смотрели здесь как на будущую знаменитость. Покровитель училища, принц П. Г. Ольденбургский, коверкая фамилию А., говаривал: «Если в лицее был Пушкин, то у нас есть Апущин». По хлопотам директора училища, Языкова, в «Русском Инвалиде» 1854 года было напечатано патриотическое стихотворение 14-летнего А. «Эпаминонд», посвященное памяти Корнилова. Через год там же было напечатано «Подражание Арабскому». Ода на рождение великой княжны Веры Константиновны была представлена государю. В 1859 году А. блистательно кончил курс с золотой медалью и поступил на службу в департамент министерства юстиции. В том же 1859 году, омраченном для него смертью матери, А. настоящим образом вступил на литературное поприще, поместив ряд стихотворений в «Современнике». Службой А. совершенно не занимался. Он весь отдался прожиганию жизни в среде аристократической «золотой» молодежи. Известный «цыганский» романс А. «Ночи безумные, ночи бессонные», написанный позднее (1876), является весьма точным автобиографическим отзвуком шумно проведенной молодости. И воспоминания об этих «безумных ночах» навсегда остались дороги для поэта-эпикурейца: «Пусть даже время рукой беспощадною мне указало, что было в вас ложного, все же лечу я к вам памятью жадною, в прошлом ответа ищу невозможного». В самом начале 1860-х годов А. уезжает в деревню, недолго служить чиновником особых поручений при орловском губернаторе, и в 1864 году окончательно поселяется в Петербурге. Номинально причислившись к министерству внутренних дел, А. опять отдается праздной, светской жизни, тщательно оберегая себя от каких бы то ни было обязанностей и серьезных волнений. Даже к литературному творчеству своему, которое до средины 1880-х годов, когда он стал писать повести и большие поэмы, не требовало усидчивости и труда, он относился как к легкой забаве и всегда сам себя рекомендовал как «дилетанта». Прекрасный чтец и тонко-художественный декламатор, остряк, шутки и интимные эпиграммы которого пользовались широкой популярностью в великосветских сферах, А. был желанный гость самых блестящих салонов. На почве литературных интересов он сблизился в 1880-х годах с великим князем Константином Константиновичем; несколько раз читал он в присутствии императора Александра III. Значительную часть вечеров А. отдавал карточной игре, большей частью в английском клубе. Беспечальный образ жизни независимого холостяка, который вел А., был, однако, совершенно испорчен все более и более надвигавшейся тяжелой болезнью. Уже в 1870-х годах у него началось болезненное ожирение, которое в последние десять лет его жизни приняло колоссальные размеры и «довело его до настоящего убожества», хотя особенных страданий не причиняло. Под конец жизни он проводил целые дни на диване, с трудом двигаясь даже несколько шагов. Угнетали поэта-сибарита и денежные затруднения; приходилось прибегать к займам. Какая-то злая «сплетня» и «клевета» тоже очень тяжело действовали на его настроение. Умер А. от водянки 17 августа 1893 года. - Литературная деятельность А. сложилась очень своеобразно. Несмотря на то, что помещенные в «Современнике» 1859 года десять стихотворений А. обратили на себя лестное внимание Тургенева и Некрасова, он уже в самом начале 1860-х годов понял, что его чуждая всякой общественности поэзия была в то время не ко двору, и исчез со страниц журналов на целых 20 лет. Только в 1880-х годах, когда в общественной психологии произошел поворот, А. почувствовал настоящий прилив творчества. В 1885 году А., почти неизвестный большой публике, выступает с поэмой «Год в монастыре», которая настолько заставила говорить о нем, что обеспечила успех собранию его стихотворений, появившемуся через год (СПб., 1886). Успех был прочный и продолжается до сих пор: в 1907 году (СПб.) вышло 7-е издание. А. - поэт исключительно одних только интимных переживаний; он органически чужд всему, что переходит за пределы чисто личной жизни. Он считал себя приверженцем «чистого искусства»; но если он буквально весь век свой пел «ласку милой», то не потому, что намеренно избегал других мотивов, а потому что всем остальным решительно не интересовался. В той же мере, в какой он был чужд общественности, он был чужд и интереса ко всякого рода «проклятым вопросам». Даже в сфере религиозности он сам так определял свою «разбитую жизнью душу»: «…и нет в тебе теплого места для веры, и нет для безверия силы в тебе». И в том, что он равнодушен к злобе дня и высшим вопросам бытия, А. не видит ни заслуги, ни проступка, а просто факт, которым не бравирует, но которого и не стыдится. А. выгодно отличается от других поэтов, выступавших в 1880-х годах под флагом «чистого искусства», тем, что в нем нет ничего воинствующего. Он вообще совсем не думает о том, к какому «лагерю» примыкает, и просто дает исход тому, что накопилось у него на душе. И оттого, как ни крошечны размеры поэтических владений А., он сумел и в них дать образчики истинной поэзии. Если вообще к кому-нибудь из dii minores русского Парнаса применимы слова Мюссэ: «Mon verre n’est pas grand, mais je bois dans mon verre», то именно к А. Значительнейшая часть его творчества посвящена изображению любовных чувств светского человека, слегка разочарованного, слегка меланхоличного и уже несколько состарившегося. В этом упорном служении «любви» нет бурной стремительности южанина: в жилах автора «Года в монастыре» течет северная кровь, располагающая к меланхолии и самопожертвованию. Тот поэт, изображение чувств которого проходит через все стихи А., не нуждается даже в разделенном чувстве: «Мне не жаль, что тобою я не был любим: я любви не достоин твоей… Но мне жаль, что когда-то я жил без любви, но мне жаль, что я мало любил!» - В общем, А. можно назвать певцом не удавшейся любви. Трагедий особенных при этом не происходит: ведь место действия - лимфатическая среда «большого света». Но сердце все-таки разбивается и у светских людей - и вот, психологию такого разбитого светского сердца и избрал своей главной специальностью А. Это не могло не наложить отпечатка тихой грусти на весь сборник его стихов. В грусти А. нет ничего, напоминающего заправский пессимизм: он грустит не столько оттого, что мир плохо устроен, сколько оттого, что не всякому удается вкушать сладости бытия. Весьма часто меланхолия А. есть не что иное, как осеннее чувство, сознание того, что жить осталось недолго, молодость прошла и впереди только скучная старость. - Крупнейшее произведение А. - поэма «Год в монастыре». Это чисто светская трагедия, психологически, однако, отразившая настроения всего вообще «чеховского» периода 1880-х годов, с его безвольностью и безличностью. Герой - «израненный боец», бежавший из «вражеского стана» большого света в монастырь залечивать душевные раны. Он поступает послушником к строгому старцу-аскету. Под влиянием монастырской тишины в душе «беглеца» начинает устанавливаться известное равновесие. Но вот к нему стали доходить вести из внешнего мира. Ему все равно, что свет над ним «смеется до упаду», «но мнение одно хотелось бы узнать… Что говорит она?» Раз прорвавшись, воспоминания о ней становятся главным содержанием дневника-поэмы. С ужасом чувствует беглец, что ни постом, ни молитвой не отогнать ему тоски и дум о днях кратковременного счастья. «Я все забыл, простил, одна любовь во мне горит неугасимо! Дай подышать с тобой мне воздухом одним!» Назначен день пострижения, за несколько часов до торжественного обряда герой получает «пять строк всего» от нее: «Она меня зовет» - и этого достаточно, чтобы все пошло насмарку. «О да, безумец я! Что ждет меня? - Позор! Не в силах я обдумывать решенья: ей жизнь моя нужна, к чему же размышленья». И он снова «бежит», но уже по-иному: «…мне дороги мгновенья: скорее в путь! Она меня зовет!» - Симпатичная в своей простоте и безыскусственности, эта поэма дает представление о лучших сторонах таланта А. Стих, плавный и изящный, отмечен истинной красотой - красотой северной, несколько анемичной, которая, однако, северным людям более сродни, чем яркая и пестрая красота юга. Дает поэма выгодное представление и о поэтических приемах А.: он не свободен от изысканности, но изысканности, так сказать, естественной, не принужденной. Несмотря на всю необычайность сюжета, у автора ни разу не вырвалось ни одного напыщенного сравнения или высокопарного образа. И именно потому ему удалось не только так своеобразно закончить поэму, но и дать этим концом очень важный материал для общей характеристики дряблой психологии 1880-х годов. Придумать такой конец невозможно: его может подсказать только живая действительность. Нужно было совершенно отрешиться от погони за мишурными блестками, чтобы разрешить душевное настроение человека с несомненно идеальным складом натуры «подвигом» столь странного рода. Но правдивость подсказала А., что исключительно на такой «подвиг» и способен такой человек, каким является автор дневника-поэмы. - Характеристика А., как певца любви вообще и неудачной в частности, не определяет, однако, всего содержания его поэзии, хотя именно таковы крупнейшие его вещи. Так, образцовая по своей сжатости поэма «С курьерским поездом» заключает в себе меланхолический рассказ о том, как двое влюбленных, которым обстоятельства помешали соединить свою судьбу, когда они были молоды, получают эту возможность через двадцать лет и при свидании чувствуют, что опоэтизированное ими по воспоминаниям чувство, в сущности, испарилось, и что лучше бы им было не свидеться вовсе. «Письмо» составляет pendant к «Году в монастыре» и тоже имеет предметом рабскую преданность любимому существу, без всякой надежды на взаимность. «Старая цыганка» опять-таки трактует о чарах любви. Наконец, небольшие пьесы сборника А. почти все принадлежат к разряду стихотворений, особенно излюбленных композиторами романсов. Но в редкие минуты светского автора «Года в монастыре» занимают и интересы другого порядка. Тогда он пишет пьесы вроде «Недостроенного памятника» (1871), в котором прославляется Екатерина за то, что, свободно отдаваясь порывам сердца, она никогда не забывала из-за них интересов государства. Это стихотворение одно время пользовалось большой популярностью среди актеров-чтецов и нравилось публике: по тому времени в нем была некоторая пикантность прикосновения к темам запретным. Не в таких торжественных вещах сила интимного по преимуществу А., и уже совсем плохи немногие «патриотические» стихи его и некоторые pieces d’occasion, вроде «5 октября 1885 года». Есть у А. хорошие вещи и неинтимные. Так, по теме красивое стихотворение «В убогом рубище, недвижна и мертва» как будто напоминает Некрасова, но стихотворение спасла ничего общего не имеющая с основным «гражданским» мотивом пьесы параллель между найденною в поле мертвою женщиной и обстановкой, среди которой ее настигла смерть: «Был чудный вешний день. По кочкам зеленели побеги свежие рождавшейся травы, и дети бегали, и жаворонки пели»… Из стихотворений по преимуществу элегического характера отметим прекрасные октавы «Венеции». В них определенно сказалось, что меланхолия автора выросла не на философской почве, не на подкладке общественных и иных духовных разочарований, а исключительно на почве личной и на физиологии стареющегося организма. Красиво написана, но не оставляет определенного впечатления большая пьеса: «Из бумаг прокурора» - исповедь великосветского самоубийцы. Пьеса «Перед операцией» написана с обычной простотой А., так сильно напоминающей манеру Коппе. Из юмористических пьесок А. забавна: «Кумушкам». Проза А. очень неровного достоинства. Вяло и скучно огромное начало не оконченной повести без названия, занимающее целую треть тома, в котором уместилось небольшое литературное наследство А. Чувство недоумения вызывает «фантастический рассказ» - «Между смертью и жизнью», более относящийся к области наивного спиритизма, чем к фантастике или мистике. Но с интересом читаются «Дневник Павлика Дольского» и «Архив графини Д***. Повесть в письмах». В некоторых воспоминаниях об А. говорится, что в «Дневнике Павлика Дольского» много автобиографического. Что именно - не указывается, но с точки зрения литературно-автобиографической, т. е. поскольку «Дневник», вместе с «Архивом», является выражением основного настроения А. и центральных типов его, обе повести, несомненно, автобиографичны. Пред нами общеапухтинская психология: неопределенно томящийся пожилой человек, не сдающийся пред надвигающеюся старостью, любящий бесстрастною любовью, без притязаний на взаимность, безвольный, рабски покорный владычице сердца, исполняющий все, что ему прикажут. Много в «Дневнике» и особенно в «Архиве» и чисто описательного; местами зло и метко изображены разные грешки великосветские, амурные по преимуществу. Но это именно только грешки, а не грехи: А. не был способен к серьезному обличению родной ему среды. В общем он представляет собою редкий в истории русской литературы пример талантливого писателя, насквозь проникнутого великосветскостью. Все наши крупные писатели так или иначе прикосновенны к большому свету. Не всеми, конечно, владело лермонтовское желание бросить «пустому сборищу железный стих, облитый горечью и злостью»; но почти все выше суеты и пустоты этого «сборища». Про А. этого никак нельзя сказать. Он не только по своим вкусам, но по всему своему душевному складу нимало не возвышался над уровнем обычной светской психологии. - Ср. Арсеньев, «Критические этюды», т. II; Бороздин, «А.» («Исторический Вестник», 1895, № 5); Венгеров, «Критико-биографический словарь», т. I, и «Источники словаря русских писателей», т. I; Говоров, «Современные поэты» (СПб., 1889); Жиркевич, «Исторический Вестник», 1906, № 11; Кони, «Вестник Европы», 1908, № 5; Коробка, «Очерки литературных настроений» (СПб., 1903); кн. В. Мещерский, в «Гражданине» 1893 г, 20 августа; Перцов, «Философское течение русской поэзии» (СПб., 1896); Протопопов, в «Русском Богатстве» 1896 год, № 2; А. Р., «Исторический Вестник», 1907, № 2; Скабичевский в «Русской Мысли», 1895 год, № 5. Переводы стихотворений А. на немецкий язык Ф. Фидлера в «St. Petersburger Herold» (1910). С. Венгеров.

Русский поэт Алексей Николаевич Апухтин родился 15 ноября 1840 г. в Болхове Орловской губернии в семье дворян. Эта дата названа М.Чайковским в авторитетной биографии поэта, хотя сам он указывал 1941 год.

В 1852 г. Алексея зачислили в училище правоведения. Педагоги предрекали известность талантливому, но балованному юноше. Первое стихотворение «Эпаминонд» 14-летнего Апухтина опубликовал «Русский инвалид». В 1859 г. он окончил курс с золотой медалью, был принят в департамент министерства юстиции, но служебного рвения не проявлял – влекла поэзия и беззаботная жизнь. «Ночи безумные, ночи бессонные» (1876) стали отзвуком бесшабашной юности поэта-эпикурейца.

Десять стихотворений Апухтина, помещенные в «Современнике» в 1859 г., получили лестные отзывы Тургенева и Некрасова, но были чужды общественности. Поэт на 20 лет исчезает со страниц изданий.

С 1964 г. Апухтин перебирается из Орловской губернии в Петербург. Числясь при министерстве внутренних дел, вновь предается праздной жизни, время от времени занимаясь сочинительством. В середине 80-х годов, почувствовав прилив творчества, он берется за большие поэмы и повести. Поэма «Год в монастыре» (1885) обеспечила прочный успех на десятилетия вперед. Апухтин стал узнаваем, периодически появлялись сборники стихов преимущественно элегического характера. Повести «Архив графини Д…» и «Дневник Павлика Дольского» искусствоведы считают автобиографичными.

Знакомство с великим князем Константином Константиновичем обеспечивает приемы в светском обществе и декламацию в высших кругах. Не единожды Апухтин удостаивался чести быть услышанным императором Александром III.

В личной жизни Апухтин был закоренелым холостяком. Беспечный образ жизни, бессонные ночи за картами подорвали здоровье. Уже с 70-х годов было заметно прогрессирующее ожирение, которое за 10 лет довело его до безобразного состояния. Последние годы жизни поэт проводил на диване, с трудом передвигаясь по апартаментам. Средств не хватало, приходилось одалживаться. Умер А. Апухтин 17 августа 1893 г. от водянки.

Родился в небогатой дворянской семье с древними корнями, восходящими к Франции. Детство прошло в родовом имении отца - деревне Павлодар. По мироощущению близок М. Ю. Лермонтову. Был весьма мнителен, легко раним, «поэт милостью божией», вместе с тем имел репутацию шутника, остроумного и блестящего импровизатора. Его монологи в стихах, романсы, альбомные посвящения, пародии, эпиграммы и экспромты входили в репертуар модных чтецов-декламаторов. Некоторые произведения Алексея Николаевича положены на музыку П. И. Чайковским («Ночи безумные» и др.), А. С. Аренским («Разбитая ваза»).

В 1859 году окончил Училище правоведения, где подружился с П. И. Чайковским. В Училище Апухтин был самым блестящим учеником в классе и имел только отличные оценки по всем предметам, также был одним из редакторов журнала «Училищный вестник». По окончании Училища служил в министерстве юстиции (в одном департаменте с Чайковским), службой не увлекался, вёл жизнь «золотой молодёжи»; в 1862 году Апухтин, Чайковский и ряд других правоведов попали в сексуальный скандал в ресторане «Шотан» и были «ославлены на весь город». С 1862 года жил в родовом имении в Орловской губернии; в 1863-1865 годах числился старшим чиновником особых поручений при губернаторе; затем в Петербурге числился чиновником министерства внутренних дел. По служебным надобностям несколько раз выезжал за границу. Уже в 1870-х годах у него началось болезненное ожирение, которое в последние десять лет его жизни приняло колоссальные размеры. За два года до смерти Апухтин заболел также водянкой. Конец жизни он провёл практически дома, с трудом двигаясь. Алексей Николаевич был похоронен на Никольском кладбище Санкт-Петербурга. В 1956 году прах и памятник были перенесены на Волковское кладбище (Литераторские мостки).

Апухтин и Пётр Ильич Чайковский

Чайковский и поэт и после окончания училища правоведения долго поддерживали тесные дружеские отношения. Пётр Ильич гостил у него в имении Павлодар Козельского уезда Калужской губернии в 1863 году, в 1865 году жил в петербургской квартире Апухтина. Вместе совершили совместное путешествие на Валаам в 1866 году. По приезде в Москву Апухтин останавливался у Чайковского. Алексей Николаевич посвятил композитору стихотворение «К отъезду музыканта-друга» (1880-е годы).

В декабре 1877 года Апухтин также посвятил П. И. Чайковскому следующее стихотворение:

П. Чайковскому

Ты помнишь, как, забившись в "музыкальной",
Забыв училище и мир,
Мечтали мы о славе идеальной...
Искусство было наш кумир,
И жизнь для нас была обвеяна мечтами.
Увы, прошли года, и с ужасом в груди
Мы сознаем, что все уже за нами,
Что холод смерти впереди.
Мечты твои сбылись. Презрев тропой избитой,
Ты новый путь себе настойчиво пробил,
Ты с бою славу взял и жадно пил
Из этой чаши ядовитой.
О, знаю, знаю я, как жестко и давно
Тебе за это мстил какой-то рок суровый
И сколько в твой венец лавровый
Колючих терний вплетено.
Но туча разошлась. Душе твоей послушны,
Воскресли звуки дней былых,
И злобы лепет малодушный
Пред ними замер и затих.
А я, кончая путь «непризнанным» поэтом,
Горжусь, что угадал я искру божества
В тебе, тогда мерцавшую едва,
Горящую теперь таким могучим светом.

По поводу этого стихотворения Чайковский писал своему брату Анатолию из Сан-Ремо 21 декабря 1877 года: «Получил сегодня письмо от Лёли с чудным стихотворением, заставившим меня пролить много слёз».

Получив известие о кончине поэта, Чайковский в письме к своему племяннику В. Л. Давыдову писал: «В ту минуту, как я пишу это, Лёлю Апухтина отпевают!!! Хоть и не неожиданна его смерть, а всё жутко и больно. Когда-то это был мой ближайший приятель».

Всего Чайковский написал шесть романсов на стихи Апухтина:

• «Кто идёт» (1860, не сохранился)
• «Забыть так скоро» (1870)
• «Он так меня любил» (1875)
• «Ни отзыва, ни слова, ни привета» (1875)
• «День ли царит» (1880)
• «Ночи безумные» (1886)

Романс «Ночи безумные»

«Ночи безумные» являются классическим образцом русского романса.

Творчество

1854 - первые юношеские стихотворные опыты Апухтина («Эпаминонд», «Подражание арабскому») появились в «Русском Инвалиде» (1854-55 гг.).

1858 - 61 гг. стихотворения Алексея Николаевича («Деревенские очерки» и др.) печатаются в «Современнике», затем в течение 7 лет поэтическая деятельность Апухтина прерывается, но с 1868 г. появляется в рукописных экземплярах ряд стихотворений («Ниобея», «Реквием», «Год в монастыре», «Ночи безумные», «Моление о чаше», «Старая любовь» и др.).

1860 - 62 гг. публиковался в журналах демократического толка («Искра», «Гудок»), частенько давал пародии и эпиграммы под псевдонимом Сысой Сысоев.

1865 - выступил в Орле с двумя лекциями о жизни и творчестве А. С. Пушкина, что обозначило окончательно удаление Апухтина от какой-бы то ни было политической борьбы.

1872 - в «Гражданине» без подписи напечатано стихотворение «Недостроенный памятник».

1884 - Апухтин стал помещать свои произведения в «Вестнике Европы», «Русской мысли» и «Северном Вестнике». К этому времени относятся поэмы («Письмо», «Старая цыганка», «С курьерским поездом») и лучшие его лирические произведения («Венеция», «В убогом рубище» и др.), многие из которых переложены на музыку.

1886 - вышел первый сборник стихотворений Апухтина

В последние годы жизни Алексеем Николаевичем написаны несколько повестей: «Дневник Павлика Дольского», «Из Архива графини Д.», фантастический рассказ «Между жизнью и смертью», драматическая сцена «Князь Таврический». Все эти произведения вышли в свет только после его смерти. Проза Апухтина высоко ценилась Михаилом Булгаковым.

Апухтин Алексей Николаевич (15.11.1840 года (по другим данным, 1841 год), Болхов Орловской губернии. - 17.08.1893года, Петербург) - русский поэт.
Родился 15 ноября 1840 или 1841 года (дата 1840 указана в авторитетной биографии Модеста Чайковского, приложенной к "Собранию сочинений Апухтина". Эту дату подтверждает пометка "15 ноября 1857", стоящая под стихотворением: "Сегодня мне минуло 17 лет". Но в собственноручной автобиографической заметке, присланной для "Литературного архива" автора настоящей статьи, Апухтин сообщает, что он родился 15 ноября 1841 года), в Болхове, Орловской губернии, в старинной дворянской семье. По достатку и связям отец его, отставной майор, принадлежал к дворянству среднему. Мать очень баловала поразительно рано проявившего свои способности мальчика. Всеобщим баловнем Апухтин остался и в училище правоведения, куда его отдали в 1852 году: на него смотрели здесь как на будущую знаменитость. Покровитель училища, принц П.Г. Ольденбургский, коверкая фамилию Апухтин, говаривал: "Если в лицее был Пушкин, то у нас есть Апущин". По хлопотам директора училища, Языкова, в "Русском Инвалиде" 1854 года было напечатано патриотическое стихотворение 14-летнего поэта "Эпаминонд", посвященное памяти Корнилова. Через год там же было напечатано "Подражание Арабскому". Ода на рождение великой княжны Веры Константиновны была представлена государю. В 1859 году Апухтин блистательно кончил курс с золотой медалью и поступил на службу в департамент министерства юстиции. В том же 1859 году, омраченном для него смертью матери, Апухтин настоящим образом вступил на литературное поприще, поместив ряд стихотворений в "Современнике". Службой поэт совершенно не занимался. Он весь отдался прожиганию жизни в среде аристократической "золотой" молодежи. Известный "цыганский" романс "Ночи безумные, ночи бессонные", написанный позднее (1876), является весьма точным автобиографическим отзвуком шумно проведенной молодости. И воспоминания об этих "безумных ночах" навсегда остались дороги для поэта-эпикурейца: "Пусть даже время рукой беспощадною мне указало, что было в вас ложного, все же лечу я к вам памятью жадною, в прошлом ответа ищу невозможного". В самом начале 1860-х годов Апухтин уезжает в деревню, недолго служить чиновником особых поручений при орловском губернаторе, и в 1864 году окончательно поселяется в Петербурге. Номинально причислившись к министерству внутренних дел, он опять отдается праздной, светской жизни, тщательно оберегая себя от каких бы то ни было обязанностей и серьезных волнений. Даже к литературному творчеству своему, которое до средины 1880-х годов, когда он стал писать повести и большие поэмы, не требовало усидчивости и труда, он относился как к легкой забаве и всегда сам себя рекомендовал как "дилетанта". Прекрасный чтец и тонко-художественный декламатор, остряк, шутки и интимные эпиграммы которого пользовались широкой популярностью в великосветских сферах, Апухтин был желанный гость самых блестящих салонов. На почве литературных интересов он сблизился в 1880-х годах с великим князем Константином Константиновичем; несколько раз читал он в присутствии императора Александра III . Значительную часть вечеров поэт отдавал карточной игре, большей частью в английском клубе. Беспечальный образ жизни независимого холостяка, который вел Апухтин, был, однако, совершенно испорчен все более и более надвигавшейся тяжелой болезнью. Уже в 1870-х годах у него началось болезненное ожирение, которое в последние десять лет его жизни приняло колоссальные размеры и "довело его до настоящего убожества", хотя особенных страданий не причиняло. Под конец жизни он проводил целые дни на диване, с трудом двигаясь даже несколько шагов. Угнетали поэта-сибарита и денежные затруднения; приходилось прибегать к займам. Какая-то злая "сплетня" и "клевета" тоже очень тяжело действовали на его настроение. Умер Апухтин от водянки 17 августа 1893 года.

Апухтин Алексей Николаевич (15.11.1840 (по другим данным, 1841), Волхов Орловской губернии. - 17.08.1893, Петербург) - русский поэт.

Родился 15 ноября 1840 или 1841 года (дата 1840 указана в авторитетной биографии Модеста Чайковского, приложенной к "Собранию сочинений Апухтина". Эту дату подтверждает пометка "15 ноября 1857", стоящая под стихотворением: "Сегодня мне минуло 17 лет". Но в собственноручной автобиографической заметке, присланной для "Литературного архива" автора настоящей статьи, Апухтин сообщает, что он родился 15 ноября 1841 года), в Болхове, Орловской губернии, в старинной дворянской семье. По достатку и связям отец его, отставной майор, принадлежал к дворянству среднему. Мать очень баловала поразительно рано проявившего свои способности мальчика. Всеобщим баловнем Апухтин остался и в училище правоведения, куда его отдали в 1852 году: на него смотрели здесь как на будущую знаменитость. Покровитель училища, принц П.Г. Ольденбургский, коверкая фамилию Апухтин, говаривал: "Если в лицее был Пушкин, то у нас есть Апущин". По хлопотам директора училища, Языкова, в "Русском Инвалиде" 1854 года было напечатано патриотическое стихотворение 14-летнего поэта "Эпаминонд", посвященное памяти Корнилова. Через год там же было напечатано "Подражание Арабскому". Ода на рождение великой княжны Веры Константиновны была представлена государю. В 1859 году Апухтин блистательно кончил курс с золотой медалью и поступил на службу в департамент министерства юстиции. В том же 1859 году, омраченном для него смертью матери, Апухтин настоящим образом вступил на литературное поприще, поместив ряд стихотворений в "Современнике". Службой поэт совершенно не занимался. Он весь отдался прожиганию жизни в среде аристократической "золотой" молодежи. Известный "цыганский" романс "Ночи безумные, ночи бессонные", написанный позднее (1876), является весьма точным автобиографическим отзвуком шумно проведенной молодости. И воспоминания об этих "безумных ночах" навсегда остались дороги для поэта-эпикурейца: "Пусть даже время рукой беспощадною мне указало, что было в вас ложного, все же лечу я к вам памятью жадною, в прошлом ответа ищу невозможного". В самом начале 1860-х годов Апухтин уезжает в деревню, недолго служить чиновником особых поручений при орловском губернаторе, и в 1864 году окончательно поселяется в Петербурге. Номинально причислившись к министерству внутренних дел, он опять отдается праздной, светской жизни, тщательно оберегая себя от каких бы то ни было обязанностей и серьезных волнений. Даже к литературному творчеству своему, которое до средины 1880-х годов, когда он стал писать повести и большие поэмы, не требовало усидчивости и труда, он относился как к легкой забаве и всегда сам себя рекомендовал как "дилетанта". Прекрасный чтец и тонко-художественный декламатор, остряк, шутки и интимные эпиграммы которого пользовались широкой популярностью в великосветских сферах, Апухтин был желанный гость самых блестящих салонов.

На почве литературных интересов он сблизился в 1880-х годах с великим князем Константином Константиновичем; несколько раз читал он в присутствии императора Александра III . Значительную часть вечеров поэт отдавал карточной игре, большей частью в английском клубе. Беспечальный образ жизни независимого холостяка, который вел Апухтин, был, однако, совершенно испорчен все более и более надвигавшейся тяжелой болезнью. Уже в 1870-х годах у него началось болезненное ожирение, которое в последние десять лет его жизни приняло колоссальные размеры и "довело его до настоящего убожества", хотя особенных страданий не причиняло. Под конец жизни он проводил целые дни на диване, с трудом двигаясь даже несколько шагов. Угнетали поэта-сибарита и денежные затруднения; приходилось прибегать к займам. Какая-то злая "сплетня" и "клевета" тоже очень тяжело действовали на его настроение. Умер Апухтин от водянки 17 августа 1893 года.

Литературная деятельность Апухтина сложилась очень своеобразно. Несмотря на то, что помещенные в "Современнике" 1859 года десять стихотворений поэта обратили на себя лестное внимание Тургенева и Некрасова, он уже в самом начале 1860-х годов понял, что его чуждая всякой общественности поэзия была в то время не ко двору, и исчез со страниц журналов на целых 20 лет. Только в 1880-х годах, когда в общественной психологии произошел поворот, Апухтин почувствовал настоящий прилив творчества. В 1885 году Апухтин, почти неизвестный большой публике, выступает с поэмой "Год в монастыре", которая настолько заставила говорить о нем, что обеспечила успех собранию его стихотворений, появившемуся через год. Успех был прочный и продолжается до сих пор: в 1907 году вышло 7-е издание. Апухтин - поэт исключительно одних только интимных переживаний; он органически чужд всему, что переходит за пределы чисто личной жизни. Он считал себя приверженцем "чистого искусства"; но если он буквально весь век свой пел "ласку милой", то не потому, что намеренно избегал других мотивов, а потому что всем остальным решительно не интересовался. В той же мере, в какой он был чужд общественности, он был чужд и интереса ко всякого рода "проклятым вопросам". Даже в сфере религиозности он сам так определял свою "разбитую жизнью душу": "... и нет в тебе теплого места для веры, и нет для безверия силы в тебе". И в том, что он равнодушен к злобе дня и высшим вопросам бытия, Апухтин не видит ни заслуги, ни проступка, а просто факт, которым не бравирует, но которого и не стыдится. Поэт выгодно отличается от других поэтов, выступавших в 1880-х годах под флагом "чистого искусства", тем, что в нем нет ничего воинствующего. Он вообще совсем не думает о том, к какому "лагерю" примыкает, и просто дает исход тому, что накопилось у него на душе. И оттого, как ни крошечны размеры поэтических владений Апухтина, он сумел и в них дать образчики истинной поэзии... Значительнейшая часть его творчества посвящена изображению любовных чувств светского человека, слегка разочарованного, слегка меланхоличного и уже несколько состарившегося. В этом упорном служении "любви" нет бурной стремительности южанина: в жилах автора "Года в монастыре" течет северная кровь, располагающая к меланхолии и самопожертвованию. Тот поэт, изображение чувств которого проходит через все стихи, не нуждается даже в разделенном чувстве: "Мне не жаль, что тобою я не был любим: я любви не достоин твоей... Но мне жаль, что когда-то я жил без любви, но мне жаль, что я мало любил!" - В общем, Апухтина можно назвать певцом неудавшейся любви. Трагедий особенных при этом не происходит: ведь место действия - лимфатическая среда "большого света". Но сердце все-таки разбивается и у светских людей - и вот, психологию такого разбитого светского сердца и избрал своей главной специальностью Апухтин. Это не могло не наложить отпечатка тихой грусти на весь сборник его стихов. В грусти поэта нет ничего, напоминающего заправский пессимизм: он грустит не столько оттого, что мир плохо устроен, сколько оттого, что не всякому удается вкушать сладости бытия. Весьма часто меланхолия Апухтина есть не что иное, как осеннее чувство, сознание того, что жить осталось недолго, молодость прошла и впереди только скучная старость. - Крупнейшее произведение - поэма "Год в монастыре". Это чисто светская трагедия, психологически, однако, отразившая настроения всего вообще "чеховского" периода 1880-х годов, с его безвольностью и безличностью. Симпатичная в своей простоте и безыскусственности, эта поэма дает представление о лучших сторонах таланта Апухтина. Стих, плавный и изящный, отмечен истинной красотой - красотой северной, несколько анемичной, которая, однако, северным людям более сродни, чем яркая и пестрая красота юга. Дает поэма выгодное представление и о поэтических приемах Апухтина: он не свободен от изысканности, но изысканности, так сказать, естественной, не принужденной...
Характеристика поэта, как певца любви вообще и неудачной в частности, не определяет, однако, всего содержания его поэзии, хотя именно таковы крупнейшие его вещи. Так, образцовая по своей сжатости поэма "С курьерским поездом" заключает в себе меланхолический рассказ о том, как двое влюбленных, которым обстоятельства помешали соединить свою судьбу, когда они были молоды, получают эту возможность через двадцать лет и при свидании чувствуют, что опоэтизированное ими по воспоминаниям чувство, в сущности, испарилось, и что лучше бы им было не свидеться вовсе. "Письмо" составляет pendant к "Году в монастыре" и тоже имеет предметом рабскую преданность любимому существу, без всякой надежды на взаимность. "Старая цыганка" опять-таки трактует о чарах любви. Наконец, небольшие пьесы сборника Апухтина почти все принадлежат к разряду стихотворений, особенно излюбленных композиторами романсов. Но в редкие минуты светского автора "Года в монастыре" занимают и интересы другого порядка. Тогда он пишет пьесы вроде "Недостроенного памятника" (1871), в котором прославляется Екатерина за то, что, свободно отдаваясь порывам сердца, она никогда не забывала из-за них интересов государства. Это стихотворение одно время пользовалось большой популярностью среди актеров-чтецов и нравилось публике: по тому времени в нем была некоторая пикантность прикосновения к темам запретным. Не в таких торжественных вещах сила интимного по преимуществу Апухтина. Есть у поэта хорошие вещи и неинтимные. Так, по теме красивое стихотворение "В убогом рубище, недвижна и мертва" как будто напоминает Некрасова, но стихотворение спасла ничего общего не имеющая с основным "гражданским" мотивом пьесы параллель между найденною в поле мертвою женщиной и обстановкой, среди которой ее настигла смерть: "Был чудный вешний день. По кочкам зеленели побеги свежие рождавшейся травы, и дети бегали, и жаворонки пели"... Из стихотворений по преимуществу элегического характера отметим прекрасные октавы "Венеции". В них определенно сказалось, что меланхолия автора выросла не на философской почве, не на подкладке общественных и иных духовных разочарований, а исключительно на почве личной и на физиологии стареющегося организма... Красиво написана, но не оставляет определенного впечатления большая пьеса: "Из бумаг прокурора" - исповедь великосветского самоубийцы. Пьеса "Перед операцией" написана с обычной простотой, так сильно напоминающей манеру Коппе. Из юмористических пьесок забавна: "Кумушкам". Проза Апухтина очень неровного достоинства. Вяло и скучно огромное начало не оконченной повести без названия, занимающее целую треть тома, в котором уместилось небольшое литературное наследство. Чувство недоумения вызывает "фантастический рассказ" - "Между смертью и жизнью", более относящийся к области наивного спиритизма, чем к фантастике или мистике. Но с интересом читаются "Дневник Павлика Дольского" и "Архив графини Д***. Повесть в письмах". В некоторых воспоминаниях об Апухтине говорится, что в "Дневнике Павлика Дольского" много автобиографического. Что именно - не указывается, но с точки зрения литературно-автобиографической, т. е. поскольку "Дневник", вместе с "Архивом", является выражением основного настроения Апухтина и центральных типов его, обе повести, несомненно, автобиографичны. Пред нами общеапухтинская психология: неопределенно томящийся пожилой человек, не сдающийся пред надвигающеюся старостью, любящий бесстрастною любовью, без притязаний на взаимность, безвольный, рабски покорный владычице сердца, исполняющий все, что ему прикажут. Много в "Дневнике" и особенно в "Архиве" и чисто описательного; местами зло и метко изображены разные грешки великосветские, амурные по преимуществу. Но это именно только грешки, а не грехи: Апухтин не был способен к серьезному обличению родной ему среды. В общем он представляет собою редкий в истории русской литературы пример талантливого писателя, насквозь проникнутого великосветскостью. Все наши крупные писатели так или иначе прикосновенны к большому свету. Не всеми, конечно, владело лермонтовское желание бросить "пустому сборищу железный стих, облитый горечью и злостью"; но почти все выше суеты и пустоты этого "сборища". Про Апухтина этого никак нельзя сказать. Он не только по своим вкусам, но по всему своему душевному складу нимало не возвышался над уровнем обычной светской психологии.

Музыка из коллекции smart50

Отрывок из стихотворения "Венеция"

Я бросился в гондолу и велел
Куда-нибудь подальше плыть. Смеркалось...
Канал в лучах заката чуть блестел,
Дул ветерок, и туча надвигалась.
Навстречу к нам гондола приближалась,
Под звук гитары звучный тенор пел,
И громко раздавались над волнами
Заветные слова: dimmi che m"ami. {*}
14
Венеция! Кто счастлив и любим,
Чья жизнь лучом сочувствия согрета,
Тот, подойдя к развалинам твоим,
В них не найдет желанного привета.
Ты на призыв не дашь ему ответа,
Ему покой твой слишком недвижим,
Твой долгий сон без жалоб и без шума
Его смутит, как тягостная дума.
15
Но кто устал, кто бурей жизни смят,
Кому стремиться и спешить напрасно,
Кого вопросы дня не шевелят,
Чье сердце спит бессильно и безгласно,
Кто в каждом дне грядущем видит ясно
Один бесцельный повторений ряд,-
Того с тобой обрадует свиданье...
И ты пришла! И ты - воспоминанье!..
16
Когда больная мысль начнет вникать
В твою судьбу былую глубже, шире,
Она не дожа будет представлять,
Плывущего в короне и порфире,
А пытки, казни, мост Dei Sospiri -
Все, все, на чем страдания печать...
Какие тайны горя и измены
Хранят безмолвно мраморные стены!.
17
Как был людьми глубоко оскорблен,
Какую должен был понесть потерю,
Кто написал, в темнице заключен
Без окон и дверей, подобно зверю:
"Спаси Господь от тех, кому я верю,-
От тех, кому не верю, я спасен!"
Он, может быть, великим был поэтом,-
История твоя в двустишьи этом!
18
Страданья чашу выпивши до дна,
Ты снова жить, страдать не захотела,
В объятьях заколдованного сна,
В минувшем блеске ты окаменела:
Твой дож пропал, твой Марк давно без дела
Твой лев не страшен, площадь не нужна,
В твоих дворцах пустынных дышит тленье...
Везде покой, могила, разрушенье...
19
Могила!.. да! но отчего ж порой
Ты хороша, пленительна, могила?
Зачем она увядшей красотой
Забытых снов так много воскресила,
Душе напомнив, что в ней прежде жило?
Ужель обманчив так ее покой?
Ужели сердцу суждено стремиться,
Пока оно не перестанет биться?..
20
Мы долго плыли... Вот зажглась звезда,
Луна нас обдала потоком света;
От прежней тучи нет теперь следа,
Как ризой, небо звездами одето.
"Джузеппе! Пеппо!" - прозвучало где-то..
Все замерло: и воздух и вода.
Гондола наша двигалась без шума,
Налево берег Лидо спал угрюмо.
21
О, никогда на родине моей
В года любви и страстного волненья
Не мучили души моей сильней
Тоска по жизни, жажда увлеченья!
Хотелося забыться на мгновенье,
Стряхнуть былое, высказать скорей
Кому-нибудь, что душу наполняло...
Я был один, и все кругом молчало...
22
А издали, луной озарена,
Венеция, средь темных вод белея,
Вся в серебро и мрамор убрана,
Являлась мне как сказочная фея.
Спускалась ночь, теплом и счастьем вея;
Едва катилась сонная волна,
Дрожало сердце, тайной грустью сжато,
И тенор пел вдали "О, sol beato"... {**}

Безмесячная ночь

Безмесячная ночь дышала негой кроткой.
Усталый я лежал на скошенной траве.
Мне снилась девушка с ленивою походкой,

И пела мне она: «Зачем так безответно
Вчера, безумец мой, ты следовал за мной?
Я не люблю тебя, хоть слушала приветно
Признанья и мольбы души твоей больной.

Но... но мне жаль тебя... Сквозь смех твой
в час прощанья
Я слезы слышала... Душа моя тепла,
И верь, что все мечты и все твои страданья
Из слушавшей толпы одна я поняла.

А ты, ты уж мечтал с волнением невежды,
Что я сама томлюсь, страдая и любя...
О, кинь твой детский бред, разбей твои надежды,
Я не хочу любить, я не люблю тебя!»

И ясный взор ее блеснул улыбкой кроткой,
И около меня по скошенной траве,
Смеясь, она прошла ленивою походкой
С венком из васильков на юной голове.

Небо было черно, ночь была темна.
Помнишь, мы стояли молча у окна,
Непробудно спал уж деревенский дом.
Ветер выл сердито под твоим окном,
Дождь шумел по крыше, стекла поливал,
Свечка догорела, маятник стучал...
Медленно вздыхая, ты глядела вдаль,
Нас обоих грызла старая печаль!
Ты заговорила тихо, горячо...
Ты мне положила руку на плечо...
И в волненье жадном я приник к тебе...
Я так горько плакал, плакал о себе!
Сердце разрывалось, билось тяжело...
То давно уж было, то давно прошло!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

О, как небо черно, о, как ночь темна,
Как домами тяжко даль заслонена...
Слез уж нет... один я... и в душе моей,
Верь, еще темнее и еще черней.

В уютном уголке сидели мы вдвоем

В уютном уголке сидели мы вдвоем,
В открытое окно впивались наши очи,
И, напрягая слух, в безмолвии ночном
Чего-то ждали мы от этой тихой ночи.

Звон колокольчика нам чудился порой,
Пугал нас лай собак, тревожил листьев шорох...
О, сколько нежности и жалости немой,
Не тратя лишних слов, читали мы во взорах!

И сколько, сколько раз, сквозь сумрак новых лет,
Светиться будет мне тот уголок уютный,
И ночи тишина, и яркий лампы свет,
И сердца чуткого обман ежеминутный!

Волшебные слова любви...

Волшебные слова любви и упоенья
Я слышал наконец из милых уст твоих,
Но в странной робости последнего сомненья
Твой голос ласковый затих.

Давно, когда, в цветах синея и блистая,
Неслася над землей счастливая весна,
Я помню, видел раз, как глыба снеговая
На солнце таяла одна.

Одна... кругом и жизнь, и говор, и движенье...
Но солнце всё горит, звучней бегут ручьи...
И в полдень снега нет, и радость обновленья
До утра пели соловьи.

О, дай же доступ мне, моей любви мятежной,
О, сбрось последний снег, растай, растай скорей...
И я тогда зальюсь такою песней нежной,
Какой не ведал соловей!

Всё, чем я жил...

Всё, чем я жил, в чем ждал отрады,
Слова развеяли твои...
Так снег последний без пощады
Уносят вешние ручьи...
И целый день с насмешкой злою,
Другие речи заглушив,
Они носились надо мною,
Как неотвязчивый мотив.

Один я. Длится ночь немая.
Покоя нет душе моей...
О, как томит меня, пугая,
Холодный мрак грядущих дней!
Ты не согреешь этот холод,
Ты не осветишь эту тьму...
Твои слова, как тяжкий молот,
Стучат по сердцу моему.

День ли царит, тишина ли ночная...

День ли царит, тишина ли ночная,
В снах ли тревожных, в житейской борьбе,
Всюду со мной, мою жизнь наполняя,
Дума все та же, одна, роковая,-
Все о тебе!

С нею не страшен мне призрак былого,
Сердце воспрянуло, снова любя...
Вера, мечты, вдохновенное слово,
Все, что в душе дорогого, святого,-
Все от тебя!

Будут ли дни мои ясны, унылы,
Скоро ли сгину я, жизнь загубя,-
Знаю одно: что до самой могилы
Помыслы, чувства, и песни, и силы -
Все для тебя!

Затих утомительный говор людей

Затих утомительный говор людей,
Потухла свеча у постели моей,
Уж близок рассвет; мне не спится давно...
Болит мое сердце, устало оно.
Но кто же приник к изголовью со мной?
Ты ль это, мой призрак, мой ангел земной?
О, верь мне, тебя я люблю глубоко...
Как девственной груди дыханье легко,
Как светит и греет твой ласковый взгляд,
Как кротко в тиши твои речи звучат!
Ты руку мне жмешь - она жарче огня...
Ты долго и нежно целуешь меня...
Ты тихо уходишь... О, боже! Постой...
Останься, мой ангел, останься со мной!
Ведь этих лобзаний, навеянных сном,
Ведь этого счастья не будет потом!
Ведь завтра опять ты мне бросишь едва
Холодные взгляды, пустые слова,
Ведь сердце опять запылает тоской...
Останься, мой ангел, мне сладко с тобой!

Мне не жаль, что тобою я не был любим...

Мне не жаль, что тобою я не был любим,-
Я любви не достоин твоей!
Мне не жаль, что теперь я разлукой томим,-
Я в разлуке люблю горячей;

Мне не жаль, что и налил и выпил я сам
Унижения чашу до дна,
Что к проклятьям моим и к слезам, и к мольбам
Оставалася ты холодна;

Мне не жаль, что огонь, закипевший в крови,
Мое сердце сжигал и томил,-
Но мне жаль, что когда-то я жил без любви,
Но мне жаль, что я мало любил!

Отчалила лодка. Чуть брезжил рассвет...
В ушах раздавался прощальный привет,
Дышал он нежданною лаской...
Свинцовое море шумело кругом...
Всё это мне кажется сладостным сном,
Волшебной, несбыточной сказкой!

О нет, то не сон был! В дали голубой
Две белые чайки неслись над водой,
И серые тучки летели,-
И всё, что сказать я не мог и не смел,
Кипело в душе... и восток чуть алел,
И волны шумели, шумели!..

Письмо у ней в руках. Прелестная головка
Склонилася над ним; одна в ночной тиши,
И мысль меня страшит, что, может быть, неловко
И грустно ей читать тот стон моей души...

О, только б ей прожить счастливой и любимой,
Не даром ввериться пленительным мечтам...
И помыслы мои всю ночь неудержимо,
Как волны Волхова, текут к ее ногам...

Цыганская песня

«Я вновь пред тобою
стою очарован...»

Любимую песню мою
О том, как, тревожно той песне внимая,
Я вновь пред тобою стою!

Та песня напомнит мне время былое,
Которым душа так полна,
И страх, что щемит мое сердце больное,
Быть может, рассеет она.

Мне жизнь без тебя словно полночь глухая
В чужом и безвестном краю...
О, пой, моя милая, пой, не смолкая,
Любимую песню мою!

Я ее победил, роковую любовь...

Я ее победил, роковую любовь,
Я убил ее, злую змею,
Что без жалости, жадно пила мою кровь,
Что измучила душу мою!
Я свободен, спокоен опять -
Но не радостен этот покой.

Если ночью начну я в мечтах засыпать,
Ты сидишь, как бывало, со мной.
Мне мерещатся снова они -
Эти жаркие летние дни,
Эти долгие ночи бессонные,
Безмятежные моря струи,
Разговоры и ласки твои,
Тихим смехом твоим озаренные.
А проснуся я: ночь, как могила, темна,
И подушка моя холодна,
И мне некому сердца излить.
И напрасно молю я волшебного сна,
Чтоб на миг мою жизнь позабыть.
Если ж многие дни без свиданья пройдут,
Я тоскую, не помня измен и обид;
Если песню, что любишь ты, вдруг запоют,
Если имя твое невзначай назовут,-
Мое сердце, как прежде, дрожит!
Укажи же мне путь, назови мне страну,
Где прошедшее я прокляну,
Где бы мог не рыдать я с безумной тоской
В одинокий полуночный час,
Где бы образ твой, некогда мне дорогой,
Побледнел и погас!
Куда скрыться мне?- Дай же ответ!!.
Но ответа не слышно, страны такой нет,
И, как перлы в загадочной бездне морей,
Как на небе вечернем звезда,
Против воли моей, против воли твоей,
Ты со мною везде и всегда!

Я ждал тебя...

Я ждал тебя... Часы ползли уныло,
Как старые, докучные враги...
Всю ночь меня будил твой голос милый
И чьи-то слышались шаги...

Я ждал тебя... Прозрачен, свеж и светел,
Осенний день повеял над землей...
В немой тоске я день прекрасный встретил
Одною жгучею слезой...

Пойми хоть раз, что в этой жизни шумной,
Чтоб быть с тобой, - я каждый миг ловлю,
Что я люблю, люблю тебя безумно...
Как жизнь, как счастье люблю!..

Я люблю тебя так оттого...

Я люблю тебя так оттого,
Что из пошлых и гордых собою
Не напомнишь ты мне никого
Откровенной и ясной душою,
Что с участьем могла ты понять
Роковую борьбу человека,
Что в тебе уловил я печать
Отдаленного, лучшего века!
Я люблю тебя так потому,
Что не любишь ты мертвого слова,
Что не веришь ты слепо уму,
Что чужда ты расчета мирского;
Что горячее сердце твое
Часто бьется тревожно и шибко...
Что смиряется горе мое
Пред твоей миротворной улыбкой!